Примадонна, которая после собственных помпезных торжеств в Москве отправится на целый год колесить с юбилейным туром по России и странам СНГ, повезет в своем багаже не одну и не две, а целую обойму песен на стихи Ильи Резника.
В субботу Илья Рахмиэлевич отметил свой день рождения. “МК” встретился с поэтом, чтобы передать теплые поздравления. Разумеется, не обошлось без воспоминаний, ведь жизненный и творческий путь поэта богат на события и свершения. Но как мы ни старались говорить “о разном”, все, однако, сводилось опять к Алле Пугачевой. Г-н Резник пребывает в серьезных волнениях — как поздравить Аллу уже с ее юбилеем? Ведь это должно быть и оригинально, и искренне, и интересно. “Может, удивить всех — выйти не в белом, а в черном, — иронизирует он, — Алла давно говорит мне, что пора сменить гардероб”.
Оказалось, правда, что благостное настроение сильно испорчено Евгением Болдиным, бывшим и самым “долгоиграющим” мужем Пугачевой. Его воспоминания в одном из глянцевых журналов разбередили душу поэта.
— Хорошенький подарок — в канун юбилея алкоголичкой и дебоширкой ее назвать! — возмущается Илья Резник. —Сейчас все спешат с воспоминаниями, мол, и мы были рядом да при делах. Это, наверное, нормально. Ненормально, когда это воплощается в недостойную браваду. Я ведь именно в “болдинские” годы был всегда рядом, все видел, все знаю и лгать никому не разрешу, даже Жене Болдину. Как можно говорить, что Алла не хотела от него ребенка, если он сам раньше признавался, что заставил Аллу сделать аборт, иначе это помешало бы их бизнесу! А для Аллы это была настоящая трагедия… Резануло слух и то, что он в этом интервью сделал себя великим продюсером. понятно: рядом с Аллой любой администратор мог стать королем. Он там пишет — их много, а Болдин один. Женя тут сильно ошибается.
Рядом с Аллой мог быть и Стефанович, и Болдин, и кто угодно, и ничего бы не изменилось. Дело только в нюансах и стиле взаимоотношений с концертными организациями, за что, собственно, директора и отвечали. Я считаю — неэтично, не по-мужски выпячивать свою фигуру, плакаться, что, мол, жизнь с Аллой была как “год за три”. И чего было терпеть? В чем проблема?! Бери другую певицу и иди своей дорогой! Чего мучиться-то?!
— Может, это — от любви?
— Любимых так не ошельмовывают. Странная какая-то любовь! Для Володи Кузьмина, дескать, как он пишет, отношения с Аллой были трамплином. А для тебя? Трамплинищем!
— Илья Рахмиэлевич, а что страшного в словах Болдина о бурных застольях? На Руси всегда любили выпить, а Алла была и есть веселого нрава…
— Дело в акцентах, в том, как это было сказано. У Болдина получилось грубо, без меры и такта. Его почитать — так Алла ни дня без водки не жила. Но я-то участвовал в этих застольях и подобного взгляда не разделяю. Мне за все эти годы такая трактовка даже в голову не могла прийти! В этих застольях было нечто совсем другое, там рождались новые идеи, наши новые песни. Это был своеобразный ритуал, очень глубокий по сути — после каждого концерта должна была быть разрядка, посиделка, обязательный сбор друзей. Мы старались удивлять друг друга, шутить, импровизировать, обсуждали наши дела, слушали записи. Конечно, и спиртное на столе было. Кто-то может представить это по-другому? Но Алла всегда знала свою норму. Я редко видел, чтобы она этому качеству изменяла. У нас была не потребность выпить, а потребность общаться. Мы были связаны одной работой, одной идеей. Для этого надо было быть вместе, вместе ездить, плакать вместе и смеяться вместе. Даже жить на одной территории. Поэтому и родилось у нас более 50 песен, за которые не стыдно.
— “На одной территории” — это в буквальном смысле или образно?
— И в буквальном тоже. Когда я перебрался в Москву из Ленинграда в 1984-м, то шесть месяцев с сыном Максимом мы жили у Аллы в квартире на Тверской. А потом я переехал, и хозяйка, казалось, должна была радоваться, а она, наоборот, переживала страшно — что мы теряем эту нить, ежедневное общение, которое рождало эти песни, — и с Паулсом, и с ней как с композитором.
Поэтому и родилось у нас более 50 песен, за которые не стыдно
Секреты миграции
— А как у Аллы появился Паулс?
— Паулс появился сперва у меня. В 1977 году я начал писать с Раймондом для ансамбля “Эолика”, для Рената Ибрагимова, для Сони Ротару написали “Где ты, любовь”. Алла в тот год сделала превосходную запись романсов Таривердиева для “Иронии судьбы”. На каком-то конкурсе она даже пересеклась с Раймондом, но они тогда, кажется, друг другу не очень понравились. Ну, а чуть позднее, уже в 79-м, возник наш союз, триумвират Аллы, Раймонда, меня, в котором я выступил в роли своеобразного свата. Раймонд поначалу даже побаивался Аллу. Слишком разными были их темпераменты — нордический меланхолик и неуправляемая, взрывная Алла. Иногда она язвила: “Ну, и где твой хуторянин?” А я отвечал: “Он уже, Алла, наш общий, а не мой”. А потом как-то все плотно закрутилось в этом треугольнике: Москва—Питер—Рига, но в отличие от Бермудского, где все пропадает, наш треугольник рождал один шедевр за другим, хит за хитом — и “Старинные часы”, и “Маэстро”, “Ты и я, мы оба правы”, “Без меня”… Потому что было общение, мы были вместе, мы гуляли по Рижскому взморью, мы ходили к Лайме в “Юрас Перла”, смотрели, как она там в кабаре выступала, с нами были наши маленькие дети. Эта была целая жизнь и какая-то удивительная миграция.
— У вас с Паулсом и Аллой вышел и впрямь чудный союз. А на чью музыку, кстати, вам интереснее или легче было сочинять тексты — Паулса или Пугачевой?
— На самом деле Алла не оценена в полной мере как композитор, а она блистательный композитор. Песни, сочиненные ею, стоят в одном ряду с лучшими произведениями признанных и маститых авторов. Я счастлив, что мои стихи были положены не только, скажем, на музыку великолепного Раймонда, но и на музыку Пугачевой. “Три счастливых дня”, “Звездное лето”, “Как тревожен этот путь”, “Окраина”, “Лестница”, “Поднимись над суетой”, и еще долго можно продолжать. Это не просто песни. Это — шедевры. А “Скупимся на любовь”! Как она звучала на Красной площади в День Победы в 2005-м! По спине мурашки бежали, у людей было абсолютное состояние катарсиса. Я там был и все это ощущал на себе.
— Пугачева-композитор еще ведь и эстетка, не так ли? Помните, как долго она отказывалась петь “Миллион алых роз” Паулса, обзывая эту музыку и дурацкой, и примитивной?
— Более требовательной, чем к себе самой, Алла не была ни к кому другому. Что касается “Миллиона алых роз”, то они ей до сих пор не очень нравятся, но в то же время именно Паулсу она посвятила песню “Маэстро”. Помню, мы сидели в гостинице на гастролях, Раймонд прислал нам из Риги свои новые записи. Шла инструментальная пьеса. Алла взмахнула руками — вот, говорит, на какую мелодию мы напишем песню для нашего маэстро. Меня тут же осенило: она, говорю, и будет называться “Маэстро”. Отложил ужин и сразу ушел к себе в номер, потому что началось то, что известно многим художникам, — творческий зуд. Начали роиться мысли в голове, строчки, слова. Утром, часов в 6, когда закончил текст, подсунул ей под дверь листок: “Гаснет в зале свет, и снова…”
— Люди любят вспоминать, где у них, скажем, случился самый необычный секс в жизни, а у вас с Аллой, похоже, много историй о необычных местах, где родились песни?
— Могу сказать, что удовольствие от хорошей песни подчас может оказаться не слабее, чем от хорошего секса. Вспомнить есть что! Например, ехали как-то в Куйбышев (теперь это Самара) в поезде. Алла придумала мелодию. Мы сидели, ужинали долго в купе, пока я не нашел одну фразу, которая ложилась бы именно на эту мелодию, — “Жди и помни меня”. До пяти утра искали, мучились, пыхтели, чтобы нащупать ту единственную тезу, которая бы подходила именно под эту мелодию! Вымотались, словно вагон угля разгрузили. Но зато какой был кайф, какой финал, когда получился желаемый результат! Песни рождались в разных ситуациях. Иногда даже за нардами. Я научил Аллу играть в нарды, она с тех пор ни в одну поездку без нард не отправляется.
— Для тех, кто выдержал все-таки “испытание Аллой”, где “каждый год за три”, какой она человек — легкий, тяжелый?
— Она разная. Она не может быть легким человеком. Легкий человек — это легковес в боксе, он называется “мухой”. Алла — не муха. Она не только певица, а настоящее явление в нашем обществе.
— Что заставляло или помогало быть рядом с ней, когда иные не выдерживали?
— Думаю, что у каждого были свои устремления, мотивы или цели. Но превалировала, конечно, ее гипнотическая сила, эта сила и цементировала тот костяк, “ближний круг”, который и выкристаллизовался на ее “планетарной орбите”.
Ведьма или фея?
— Эта “гипнотическая сила”, знаменитый “мистический магнетизм” Аллы, о котором столько говорят, — фигура речи или правда?
— Я уже как-то рассказывал, что у меня были телепатические случаи с Аллой. Были на гастролях в Ижевске, пять концертов на стадионе, каждый вечер по 50 тысяч человек. Я выходил предпоследним номером. Передо мной Володя Пресняков пел мои песни “Стюардесса по имени Жанна” и “Странник”, а я потом читал стихи, которые заканчивались словами: “И вдохновенно выйдет к нам любимая актриса”. На пятом концерте я вдруг подумал, что как-то я неправильно читаю. Она же не любимая, а великая актриса! Ведь каждый день — полные стадионы, такой восторг, такая любовь неистовая. И я решил, что сегодня прочитаю — “великая актриса”. Выхожу, читаю: “Эпитеты, метафоры, гекзаметры и ямбы, несут певице амфоры с нектаром дифирамбов, а завтра новый пир сердцам, чуть двинется кулиса, и вдохновенно выйдет к нам…” — и хочу сказать “великая”, а говорю по привычке — “любимая актриса”. После концерта сидим, как всегда, за столом. Алла пристально смотрит на меня и говорит: “Ну, че, Илюшка, хотел сказать “великая”, да?” У меня вилка так и упала…
Или вот еще. Написали мы с Аллой романс “И в этом вся моя вина”. Премьера песни была в “Олимпийском”. Думаю, пойду посмотрю. Автору все-таки приятно первый раз услышать свое произведение. Сижу где-то на 52-м ряду, сцена оттуда выглядит как пятачок — что-то беленькое с желтеньким. Вышла Алла, начала петь, я себе под нос тоже подпеваю, дошел до второго куплета и забыл текст. И слышу невероятное — Алла внизу на сцене поет: “ля-ля-ля-ля”. Она тоже забыла текст! Захожу в гримуборную после концерта, она мне: “Что, в зале сидел, да? Повторял текст? Забыл? Я тебя очень прошу, Илюш, не ходи больше, не надо!”
— А помните ли вы, как познакомились с Аллой?
— Очень хорошо помню. Это был 1972 год, 37 лет назад.
— Как интересно! Это было еще до того, как Пугачева стала “великой актрисой”…
— А я уже написал тогда и “Золушку”, ее пела Сенчина, и “Толстого Карлсона”, его пели “Поющие гитары”, Пьеха пела “Я вернусь”. Я уже был популярный. И мы, “уважаемые авторы”, писали тогда песни ни для кого, просто с композиторами — Цветковым, Петровым — наполняли свой творческий багаж. А потом показывали звездам, когда они заезжали к нам в Ленинград на гастроли.
— Песни и тогда продавали, как сейчас, — за большие деньги?
— В те времена мы рассчитывали на авторские. Авторские защищались тогда очень строго, и это были хорошие деньги. То, что сейчас творится с авторскими отчислениями, настоящий позор. Я в месяц получаю сейчас авторских столько, сколько одна из моих звезд получает примерно за 10 минут пения в своем концерте. А раньше у нас хоть и высчитывали 70 процентов на налоги и отчисления, но даже после этого ведущие авторы — Евтушенко, Вознесенский, Дербенев — получали по 8—10 тысяч рублей. Это была целая “Волга”, и еще бы осталось на маленькую дачку. В месяц! У Рождественского даже 20 тысяч было. Это уже три “Волги”. Профессор тогда получал 600 рублей…
— И какая из ваших песен была первая у Аллы?
— Я пошел в Ленинграде посмотреть концерт джаз-бэнда Олега Лундстрема. Замечательный оркестр! И первым номером выступала девушка, молоденькая, элегантная, в шляпке, в канотье, с тросточкой. Она пела какие-то две эксцентрические песенки. Это была Алла. А у меня были с собой две песни, которые я хотел показать Галине Ненашевой. Она как раз заканчивала тот концерт. Я пришел за кулисы, увидел Аллу, говорю — Аллочка, ты мне очень понравилась, ты замечательная певица, просто класс! Она обрадовалась, говорит — ой, как хорошо, очень приятно! А я ей тут же — ну, тогда помоги показать мои песни Галине Ненашевой. Я не певец, вот и попросил Аллу напеть мои песни под гитару — для наглядности, так сказать. Ненашева назначила прослушивание после концерта в своих трехкомнатных апартаментах в гостинице “Октябрьская”. Мы пришли. Галя такая царица, королева, в номере “люкс”.
“Ну, что там у вас?” Новые песни, говорю, Галина Алексеевна, хотим вам показать. “Ну, показывайте”. Мы с Алкой встали, как ученики на экзамене, и спели: “Любовь должна быть до-оброю, мне другой не хочется…” Ненашева помолчала и говорит: “Нет, мне это не годится. До свидания”. Идем мы с Аллой понурые по мрачному “октябрьскому” коридору. Я говорю: “Алл, ну, возьми тогда себе, что ли, эту песню”. Она отвечает: “А мне тоже не надо! А чего-нибудь у вас есть другое?” Я расстегиваю замусоленный чехол от гитары, у меня там клавиры. Вынимаю один, второй, третий.
Она полистала, посмотрела и сказала: “А вот это мне нравится”. Это была песня “Посидим поокаем”. Через полтора года, в 1974 году, с этой песней она стала лауреатом на Всесоюзном конкурсе артистов эстрады. До тех пор, пока через год не появился “Арлекино”, именно эту песню она называла своей визитной карточкой, и с этой песней, собственно, Алла Пугачева была впервые показана по советскому телевидению.
— Насколько Алла образца 1972 года похожа на сегодняшнюю?
— Она была прелестная, трогательная. Мы очень сблизились, дружили, так сказать, городами — Москвой и Ленинградом. Она специально приезжала, когда у меня дочка Алиса родилась…
— А этот пресловутый магнетизм был таким же и в те годы — всех трясло, как кроликов перед удавом?
— Для меня ее магнетизм всегда был живительным. Она заряжала позитивной энергией, оптимизмом, верой, вселяла внутренний подъем, и уже с той нашей первой встречи у меня в подсознании прочно поселилась не просто мысль, а настоящая уверенность, что с ней мы сделаем что-то очень большое и значимое. Так и вышло.
— То есть звездная сущность уже проглядывалась?
— Она всегда проглядывалась. Вот история, которую нам рассказала дочка композитора Марка Фрадкина Женя. Семьи Фрадкиных и Пугачевых снимали в Рузе дачи по соседству. Фрадкины были зажиточные, а Аллина семья жила бедно. У Фрадкиных был велосипед, а у Аллы велосипеда не было. Однажды она подошла к Жене и говорит: “Слышь, богатенькая, дай на велосипеде покататься”. А Женя отчего-то возмутилась — не дам, говорит. “Смотри, пожалеешь, — ответила Алла, — вырасту, стану знаменитой, в очереди за билетами ко мне стоять будешь!” 9 лет тогда Пугачевой было. А Женя до сих пор смеется — действительно, когда выросли, она в очереди за билетами на Аллин концерт стояла.
