Отрывок из романа «Про людей и звездей». Часть 2

Публикуем отрывок из скандального и шокирующего романа Ирины Майоровой «Про людей и звездей». Первую часть можно прочитать на этой странице.

“…Время от времени Алиджану Абдуллаевичу ударяло в голову, что и подчиненные могут таким же образом подкармливаться с рук героев своих материалов, хозяев увеселительных заведений, владельцев магазинов, и он усаживал за читку номеров весь юридический отдел. Чтоб с карандашом в руках выискивали несанкционированное упоминание названий ночных клубов, где проходила светская тусовка или концерт для избранных, ресторанов, где потчевали залетевшую в российскую столицу на гастроли забугорную звезду, фирм, подаривших отечественной примадонне к очередному юбилею золотую побрякушку с камушками.

Юристы приносили список подозреваемых, и босс, вызывая корреспондентов по одному, учинял им форменный допрос: когда и с кем вступил в сговор, сколько от кого получил. Бедный сотрудник клялся и божился, что не только мзды не брал, но и не подозревал, что упоминание места, где проходила презентация нового альбома Дани Малюкова или Вити Силана, может считаться скрытой рекламой.

Иногда мастер блефа Алиджан Абдуллаевич брал подчиненного (преимущественно из числа новеньких, тех, кто еще не был искушен в арсенале габаритовских средств и методов управления коллективом) на понт. «Я знаю, что ты продался. И даже осведомлен об обстоятельствах, при которых это произошло. Думаешь, мне не доложили? В тот же вечер. Запомни, у Габаритова везде глаза и уши. Итак, я все прекрасно знаю, но хочу, чтобы ты сам (сама) во всем признался (призналась)». Надо сказать, подобный прием проканывал. И не раз, а целых — два. В первом случае девочка-стажерка из отдела телевидения призналась, что взяла себе расписанный в стиле батик шарфик. «Но я же не знала, что нельзя, — такие всем женщинам на вечеринке, посвященной юбилею телеканала, раздавали! — рыдала несчастная. — А название развлекательного комплекса в заметке написала не потому, что меня шарфиком купили, а потому, что в университете нас так учили. Говорили, что в информационной заметке обязательно должны содержаться ответы на три вопроса: что, где и когда».

В другой раз корреспондент отдела спорта признался, что получил от администратора кабака, где отмечали день рождения одного из «спартаковцев», бутылку вина. Умный парнишечка выкрутился, поведав боссу, что ресторатор долго восхищался газетой и чуть ли не на коленях умолял «бытийца» принять скромный дар от давнего почитателя издания. «Я просто не мог отказаться, Алиджан Абдуллаевич. Человек говорил о газете с таким искренним восторгом, что я, не взяв вино, нанес бы ему смертельную обиду».

После пары-тройки таких облав и следовавших за ними карательных операций корреспонденты стали бояться собственной тени и, отвечая в своих заметках на хрестоматийный вопрос «где», обозначали место, где происходило то или иное действо с предельной осторожностью и расплывчатостью, например, так: «В одном из увеселительных заведений, что находится в Пресненском районе Москвы». Подозрений по поводу того, что подчиненным за пиар вверенной ей административной единицы платит префектура, у Габаритова пока не возникало.

— Ну все, можешь читать, — извлек Асееву из глубины размышлений «великий миротворец». — А я, с твоего позволения, в тубзик сгоняю. И махнем в кафешку. О! Уже почти одиннадцать. Валерка с Инкой ждать устали. Сейчас я им позвоню, скажу, через четверть часика будем. Асеева читала и давилась от смеха. Гена постебался от души.

«…Их подарили друг другу небеса. Они будто всю жизнь мчались на огненных колесницах навстречу друг другу, протягивая руки и томясь ожиданием будущей встречи. Две судьбы, две жизни, две нежности. Сияющая красотой и скромностью девочка из крошечной каракалпакской деревушки и серьезный трудолюбивый парень из Еревана. Они будто третьим глазом рассмотрели друг в друге то, что не замечали другие. Целомудрие и верность.

…Детство Аксу было босоногим — и это не преувеличение, не дань метафоре. В деревне все помнят, как старательно перебирала Аксу грязными крошечными ножками, когда гнала гусей к речке.

…Всенародная (да что там — всемирная!) популярность пришла к Аксу, когда она была еще школьницей. Другая бы зазналась, очерствила душу, но не такова наша Аксу! Лучи славы стали для нее прутьями тюремной решетки, высоченным забором, что строят вокруг своих домов обитатели Рублевки. И за этим забором, за этой решеткой продолжало трепетать жаждущее любви сердце…»

— Прочла? Ну и как? — влетев за загородку, полюбопытствовал Гена.
— Слушай, это уж слишком! Габаритов тебя не просто выгонит — убьет. Тут же издевка в каждом предложении.

Барашков воодушевленно потер руки:
— Ага, значит, удалось! Так ты еще не все прочла? Тут в конце такие места есть — закачаешься! Вот этот «перл» из произведения трех красавиц я нарочно нетронутым оставил: «Пол ребенка устроил всех»! А, каково? А если б не устроил, малышку из роддома прямо в клинику на операцию по перемене пола, выходит, отправили бы? И вот это тоже сохранил в первозданном виде: «Троюродный дядюшка Аксу и рад бы, празднуя рождение племянницы, пуститься со всеми в пляс, да не может — недавно сломал обе ноги. Но ничего: когда выздоровеет, спляшет!»

Гена схватил со стола бейсболку и, шмякнув ею об пол, прошелся по кабинетику вприсядку, с отчаянным ожесточением выбрасывая вперед ноги. Поднял кепку, отряхнул и посмотрел на Асееву:
— Чего хмурая? Не понравилось? Что, позвольте узнать, конкретно? Мой танец или материал?
— Да говорю ж тебе, что перебор, — еще больше нахмурилась Уля. — Что если Алиджан Абдуллаевич перед тем, как в номер ставить, материал не прочтет и все это так в газету и пойдет?

— Да, конечно, он читать не будет. Когда это он читал-то чего, кроме заголовков? А значит, и в газете пройдет как по маслу. Он потом ногами топать станет, когда его кто-нибудь носом в мой бред ткнет.

— Ну а тебе-то самому не противно, что эти разбавленные сиропом сопли в «Бытии» появятся? Ведь будто больная шизофренией старая дева в бреду сочиняла…
— Да ладно тебе! И не такое ставили. А я душу отвел. Идешь со мной на встречу отщепенцев или домой поедешь? Не боись: из нас троих тебя никто не заложит. Если только сама боссу рассказать захочешь… А что? Хороший способ милость вернуть. Придешь, поведаешь, что, прям, как Штирлиц проникла в логово врагов, чтоб все разузнать про их гнусные намерения и подлые планы.

— Никому я ничего рассказывать не буду, — надула губы Уля. — Пошли.

Инна с Валерием о чем-то оживленно разговаривали, склонив друг к другу головы, и Барашкова с Асеевой заметили только, когда те подошли к столику и поздоровались.

— Ну наконец-то! Мы тут с Инкой уже по три чашки кофе выпили, пока вас ждали, — укорил друга Молотов. — Сейчас этот благородный напиток уже из ушей польется. Асеева, ты какими судьбами? Вот уж никак не ожидал!
— Да ладно тебе, Валерка, дурака валять, — улыбнулся Барашков. — Я ж тебе сказал по телефону, что с Улькой приду…

— Ген, привет! — поздоровалась с Барашковым Матвеева и подставила щеку для поцелуя. — И ты тоже здравствуй, ученица, — обратилась она к Уле. — Или ты себя таковой не считаешь? Если так, извини. Вынуждена признать: по многим статьям ты меня обскакала, обставила и умыла. Так что, если позволишь, буду тобой как бывшая наставница гордиться.

Уля растерялась: про «гордиться» Матвеева серьезно или смеется? В глазах-то вон чертики бегают.

— Предлагаю выпить за встречу! — едва усевшись, предложил Молотов. — Дамы, вы что будете? Вино? По коктейлю? Здешний бармен по части их приготовления настоящий дока. Или как мы с Геной, коньячок-с?
— Я, чур, только сок, потому как за рулем, — развела руками Инна. — А вот съесть бы чего-нибудь не отказалась…

— Ну и ладно, — совсем не огорчился Молотов. — Коль не пьешь, по домам нас потом развезешь.
— Да развезу, конечно, какие проблемы, — пообещала Инна и выхватила из сумочки зазвеневший мобильник. И, внимательно выслушав кого-то, начала успокаивать: — Ну, конечно, Ниночка, попробуй. Заказчики же именно на Гурденко не настаивали, говорили просто, что она самый предпочтительный вариант. Ты прикинь по нашему списку випов, кто еще может подойти под категорию известных всей стране артисток или певиц, пребывающих в преклонном… пардон, в элегантном возрасте. А еще лучше — езжай домой, время за полночь, а ты все трудишься. Мне вот даже неловко стало: я в ресторане сижу, а ты на службе вкалываешь. Так что домой, домой! Ну все, дорогая, до завтра!

— Девочка ко мне в журнал пришла, такая старательная и ответственная, что даже страшно, — улыбаясь, доложила сотрапезникам Инна. — Журналу хороший заказ поступил — на рекламу «Ниссан-Микра». Рекламодатель хотел бы позиционировать машинку как авто для леди постбальзаковского возраста. Попросил обложку с фотографией какой-нибудь звезды «за шестьдесят» за рулем «ниссанки». В качестве наилучшего варианта назвал Люсьену Гурденко. А девочка эта примадонне звонить боится — наслушалась рассказов о ее несносном характере. Ну да ладно, завтра сама позвоню.

Спустя четверть часа Уля уже отчаянно жалела, что согласилась пойти с Барашковым. «Старики» с горящими глазами обсуждали какие-то зависшие в Госдуме законопроекты, опасность возобновления военных действий в Абхазии, сыпали именами кандидатов на президентский пост на грядущих выборах…

«Сидят тут с умными рожами, прогнозы строят… Как будто от них чего-то зависит и их мнения кого-то интересуют», — думала Уля. Рот разрывала зевота, которую Асеева еле сдерживала, стискивая зубы и вытирая из уголков глаз проступавшие от сдерживающих усилий слезы.
«Паноптикум, точно, паноптикум! — накручивала себя Асеева. — А ведь наверняка считают себя асами современной журналистики, властителями умов. Ха-ха! Что они вообще понимают в современной прессе? По-настоящему массовой, с миллионными тиражами? Правильно Алиджан Абдуллаевич говорит про Барашкова и таких, как он: интеллигенция вшивая. Как Матвеева-то убивалась, когда с Люсьеной Гурденко поцапалась! Испереживалась вся, ночи не спала. У Люсьены Михайловны после разборки, видите ли, давление скакнуло. Ну и что? Звезда (кстати, давно закатившаяся), кажется, сама напросилась. А Инна в раскаянье разве что головой об стенку не билась. Все причитала: «Чего я влезла со своими дурацкими вопросами? А вдруг бы ее инсульт разбил? Угробила бы гениальную актрису! Личико ее гладкое, пластическими хирургами натянутое, меня в заблуждение ввело — забыла на минуту, что Люсьена — больная женщина, ровесница моей мамы!»

Уля отлично помнила рассказ своей наставницы о ЧП с Гурденко, которое случилось еще до прихода Асеевой в «Бытие». Люсьена давала суперсольник то ли в Кремле, то ли в «России», после которого была организована пресс-конференция. Матвеева опоздала, а когда стала протискиваться через толпу собратьев-журналюг вперед, поймала на себе полный ненависти взгляд Гурденко. Инна решила, что Люсьена на нее из-за опоздания злится. А у Матвеевой была задача осторожно выведать, какие-такие непонятки у Люсьены с единственной дочерью: тогда как раз слухи поползли, что они то ли квартиру не поделили, то ли очередной муж звезды детей падчерицы обидел. Инна свой интерес, как могла, закамуфлировала. Спросила, отчего это женщины-актрисы так неохотно о своих детях и внуках рассказывают? Вон Ширвиндт, например, недавно битый час разглагольствовал о том, как ему нравится быть дедушкой…

А Люсьена вдруг как взовьется: «Вы хотите спросить, сколько мне лет?! За шестьдесят! Это чтоб вам легче было!» Матвеева растерялась, промямлила что-то вроде: «Ваш возраст всем известен, дата вашего рождения в киноэнциклопедии значится…» И тут Люсьена, срываясь на визг: «Так чего же вы идиотсткие вопросы задаете?!» Ну, в Матвеевой, по ее словам, дикая, неконтролируемая стервозность взыграла. Взяла и выпалила подряд еще два вопроса. Правда ли, что один из сценических костюмов Люсьены украшен старинными кружевами из музейных запасников, подаренными первым секретарем Ленинградского обкома Романовым? И как всенародно любимой актрисе удается так быстро менять мировоззрение: еще недавно, на юбилее кубинской революции в Гаване, завернувшись в алый шелк, Гурденко пела дифирамбы самому человечному социалистическому строю, а теперь на всех углах поносит коммунистов?

Люсьена сначала побледнела, как простыня, а потом начала наливаться алым цветом под стать полотну, в котором щеголяла на кубинских празднествах. Ртом воздух хватает, а рукой в тяжеленную мраморную пепельницу вцепилась, что на столике стояла. Дожидаться, когда Люсьена этой штуковиной в нее запустит, Инна не стала: поднялась и с гордо поднятой головой покинула помещение.

На другой день Матвеевой сообщили, что Люсьене «скорую» вызывали. Улина наставница, как об этом узнала, чуть сама в больницу не загремела. А тут еще Сеня Плотников масла в огонь подлил. Принес Инне две фотки с той пресс-конференции: ее и Гурденко. И пальцем в пуговички на пиджаках обеих ткнул. Оказалось, Матвеева и Гурденко в одинаковых костюмах были. Ткань, правда, была разной расцветки, а покрой и пуговицы из натуральных камней — тютелька в тютельку. Тут Матвеева раскудахталась, как курица: «Так вот почему она на меня с такой ненавистью смотрела и так на вопрос отреагировала?! У нее же шок случился: она, звезда, и какая-то журналистка — в одинаковых костюмах! Я бы на ее месте еще не так распсиховалась…»

Уля взглянула на тикавшие на запястье часики. Без пятнадцати двенадцать! Ну какой смысл в этом ее сидении с переливающими из пустого в порожнее старперами? Ладно бы она на крутой светской тусовке была, где полно звезд, где можно перекинуться парой слов о новой коллекции Кавалли или Лагерфельда, собрать свежие сплетни о Кристе Чужчак или чете Одноруковых. На вечеринках с випами она готова тусить хоть до утра: там весело, интересно, а главное — и для очередного номера «Бытия» кое-что выцепить можно, и ценные знакомства завести. Да и музыка в местах, где привыкла проводить вечера и ночи Асеева, не чета той, что выдает сейчас кафешное трио. Кстати, что-то знакомое… А, это из репертуара звезды 70-х Юлия Алтонова. Ну нафталин же голимый!

У Инны, кстати, и с дедушкой советской попсы Алтоновым на заре ее журналисткой деятельности конфликт был, припомнилось Уле. Рассказывая об этом, Матвеева прямо светилась вся от сознания собственной непорочности и принципиальности…

…Матвеева с Плотниковым тогда в Поволжье в командировке была, а Юлик там гастролировал. Инна с фотокором поперлись к нему за кулисы, чтобы договориться об интервью. В середине 90-х Алтонов в столице появлялся редко, все больше по провинции с концертами «чесал», а потому пересечься с ним была большая журналистская удача. Подошли Матвеева с Плотниковым к Юлику, Инна спрашивает, когда можно было бы встретиться для интервью, а Юлик вдруг засовывает руки в передние карманы Матвеевской узкой юбки… Или джинсы на ней были — неважно… Засовывает, значит, и интимным голосом спрашивает: «Вы замужем?» Инна не теряется: «А вы что, жениться на мне хотите?»

Обалдевший Алтонов трясет головой: нет. «Тогда какое это имеет значение?» — парирует Матвеева и требует назвать место и время завтрашней встречи. Алтонов предлагает ей прибыть в гостиницу к одиннадцати часам, но без фотографа, поскольку терпеть не может сниматься, и обещает дать хорошие фотки из своего портфолио.

Матвеева приходит к означенному времени в гостиницу, стучит. Из номера отвечают: «Открыто! Входите!» Алтонов лежит в кровати, небрежно набросив на себя одеяло. Матвеева кипит от возмущения, но вежливо предлагает ему одеться, пока она за дверью постоит. Пять минут подпирает стенку, десять, пятнадцать. В конце концов посылает Юлика (про себя, конечно) на фиг и поворачивается, чтобы уйти, и в этот момент дверь открывается. Юлик, мрачный, как грозовая туча, бормочет: «Входите», — плюхается в номере на незастеленную постель, а Матвеевой даже сесть не предлагает. И начинает ее отчитывать. «Вы, — говорит, — наверное, думаете, что мне публикация в вашей газете нужна? Ничего подобного. Алтонов — это талант, который в рекламе не нуждается. Это я вам нужен, а потому и ведите себя соответственно, своих порядков тут не устанавливайте и не выпендривайтесь. Поскольку четверть часа моего драгоценного времени вы потратили, прохлаждаясь в коридоре, у вас осталось всего две минуты: один ваш короткий вопрос — один мой короткий ответ. Время пошло». И смотрит с издевкой.

Матвеева, у которой, по ее словам, «внутри все уже кипело и булькало», состроив невинную рожу, поинтересовалась: правда ли, что котят, которых рожают обитающие в его доме многочисленные кошки, певец и композитор Алтонов продает по хорошей цене и тем самым солидно пополняет свой бюджет? Понятно, Алтонов такого хамства не стерпел и выгнал ее взашей.

«Ну и правильно сделал, — решительно поддержала Алтонова в его реакции на матвеевскую выходку Уля. — А чего она выдрючивалась? Подумаешь, оскорбили ее непристойным предложением в постели покувыркаться! Что, от нее убыло бы, что ли? Зато бы классное интервью газете в клюве принесла. И опять прав Габаритов, когда говорит, что чистоплюям в супергазете, стремящейся забивать полосы эксклюзивом, не место…»

«Старики» продолжали о чем-то оживленно трещать. Асеева демонстративно, даже не прикрыв рот ладошкой, зевнула и набрала номер Юрика:

— С чего это ты решил, что мне сегодня уже не понадобишься? — раздраженно отчитала она сонного водилу. — Я что, тебе отбой протрубила? Давай-давай, глаза продирай и чтоб через пятнадцать минут на месте был. Что значит не успеешь? Задержишься на пять минут — завтра меня на работу бесплатно повезешь, понял?

— Кого это она так? — шепотом спросила Инна у Гены.
— Да водилу себе личного завела, — озорно сверкнул глазами Барашков.

— Уль, ну зачем ты парня из постели вытащила? — упрекнула экс-ученицу Матвеева. — Я ж обещала, что всех развезу.
— Да нет, сама доберусь! Вы тут, судя по всему, надолго зависли, а мне завтра на работу.

— О, кстати, о работе, — встрепенулся Барашков. — Ребята, меня тут со дня на день уволить должны. Вы еще не забыли, что обещали, в случае чего, к себе меня взять?

Молотов хлопнул Гену по плечу:
— С превеликой радостью.
— И ко мне хоть завтра приходи. Приму с распростертыми объятиями, — пообещала Макарова. — Правда, пока больших денег платить не смогу, но через годик, когда журнал раскрутим…

— Только учти, что я в машинах не очень-то разбираюсь, — признался Барашков.
— Зато как знатоку женщин тебе равных нет, — рассмеялась Инна. — Даже тех, которые за рулем.

Юрик приехал через двадцать две минуты, но Асеева отчитывать водилу не стала. Молча взгромоздилась на заднее сиденье и всю дорогу до дома мучилась выбором: рассказывать или нет Габаритову о своем участии во «встрече отщепенцев». В конце концов решила так: если Барашкова за материал про Аксу уволят, Уля пойдет к боссу и все выложит. Ведь в таком случае Гене это уже не повредит, а ее саму застрахует от возможных неприятностей: вдруг кто-нибудь стуканет Алиджану Абдуллаевичу о контакте Асеевой с «предателями». Если же пронесет и Гена останется в редакции, она будет молчать. Пусть Барашков и дальше правит дебильные материалы, как этот, про Аксу. А то, не дай бог, подобным рирайтерством заставят заниматься ее, Улю…

«Прямая линия»

Назавтра, зайдя во второй половине дня на верстку, Уля увидела на мониторе одного из верстальных компьютеров Генин материал. С его же издевательским заголовком: «Аксу — жар моего сердца». Нет, рассказывать Габаритову о том, что читала этот бред до появления на страницах газеты, Уля не станет ни при каких обстоятельствах. Пусть босс разбирается с версткой и с самим собой, в конце концов: почему такая хренотень выходит в свет?”…

Продолжение следует…

Не забудьте добавить «TVcenter.RU» в источники новостей
Оставить комментарий

TVCenter.ru
Добавить комментарий