Группа “Пикник” отметит 9 октября свое 30-летие большим концертом
Выступление пройдет в “Крокус Сити Холле”, а также группа выпустит альбом кавер-версиий “Три судьбы”. В преддверии этих знаменательных событий корреспондент КМ.RU пообщался с лидером “Пикника” Эдмундом Шклярским и бас-гитаристом группы Маратом Корчемным.
KM.RU: Группе “Пикник” 30 лет, срок довольно внушительный. Какие-то особенные ощущения вы испытываете в связи с этим событием?
Эдмунд Шклярский: Нет, с датой никаких ощущений не испытываем. Испытывали лишь сложности с названием программы юбилейных концертов. У Чижа хорошее название было – “По полтинничку”. А у нас родилось “30 световых лет”. Для этого мы придумали специального персонажа, который пришел из далекого будущего и оказался в нашей действительности и впервые сталкивается с нашими реалиями.
Марат Корчемный: Представь себе, как бы человек увидел наш мир, к которому он не имеет никакого отношения! Все, что мы увидели его глазами, мы и покажем на сцене.
KM.RU: Почему в названии программы присутствует ощущение “инаковости”, а не вписанности в нынешний контекст?
Эдмунд Шклярский: У нас многие альбомы назывались подобным образом – “Родом ниоткуда” и т. п. Понятно, что до конца ты не можешь абстрагироваться от окружающей действительности, но все равно интересно умозрительно представить человека, который не знает законов нашего времени, и оказывается в нашем мире.
Марат Корчемный: Те же вампиры ведь тоже люди не отсюда.
Эдмунд Шклярский: У Моби был забавный мультяшный клип: пришли существа из другого измерения, а людям на них наплевать. Никто даже и не заметил (смеется). Если же говорить о техническом наполнении предстоящего концерта, то хочется, чтобы он был некой иллюстрацией. Есть хорошие иллюстрации, а есть не очень. Нам же, кроме исполнения песен, всегда хочется как-то их проиллюстрировать, чтобы это было интересно и неожиданно. В данной ситуации мы тоже будем, как обычно, делать новые декорации в стиле средневеково-египетской мешанины, поскольку европейские правители, попадая в Египет, тащили все, что плохо лежало, и ставили на площадях того же Рима.
Марат Корчемный: Все это причудливо переплеталось – и в наших головах тоже. Кажется, что может быть общего между готической и древнеегипетской культурами? А у нас они стоят друг против друга, на одной площади.
KM.RU: Заложено ли в названии “30 световых лет” понятие света как самоощущения и мироощущения?
Эдмунд Шклярский: Пока мы ограничиваемся буквальной расшифровкой этого понятия.
Марат Корчемный: На афишах есть графическое изображение Солнца и световой дорожки. Да и “30 световых лет”, безусловно, звучит приятнее, чем “30 лет в подвале” (смеется).
KM.RU: Тем не менее, о “темной” подоплеке вашего творчества (в хорошем смысле слова) мне тоже хотелось бы поговорить. Вы воспринимаетесь многими как праотцы готического жанра в России. Вы сами себя как-то идентифицируете с этим направлением?
Эдмунд Шклярский: Дело в том, что, например, майки с портретом Че Гевары носят все кому не лень. Наверное, каждый находит в этом герое такие черты, которые кажутся привлекательными. Однако за этим мы совершенно теряем самого персонажа, низводя его просто до уровня картинки. Так было и с нами, когда мы нашли фотографии с собой на многих китайских сайтах. Если человеку это близко и помогает, то слава Богу!
Марат Корчемный: Могу сказать, что в лабораториях ртуть мы не варим.
KM.RU: Но я не об этом и спрашиваю. Просто готы исследуют темные стороны личности, чтобы нащупать путь к свету… Такие западные коллективы, как Cure или Sisters of Mercy, на вас как-то повлияли?
Эдмунд Шклярский: На нас повлиял, скорее, какой-то изобразительный ряд. Но не готический, а сюрреалистический. А в сюрреализме чего только не намешано. Нас же, прежде всего, привлекала там многогранность трактовок. Хоть они в манифестах и провозглашали бессвязность, но человеку от каких-то связей оторваться просто невозможно. Наверное, сюрреализм тоже не самое светлое направление, если говорить об этом аспекте. Тем не менее, оно почему-то никакой депрессии не вызывает. Ее может вызвать какое-то вопиющее несоответствие: например, когда ты выходишь из поезда в Москве, а тебя встречает оркестр с бравурной музыкой. У тебя совершенно другое настроение, а тебе хотят вылить на голову казенный оптимизм.
Марат Корчемный: Ты выходишь с чистой душой, и тут тебе – хлобысь (смеется).
KM.RU: Когда вы работаете над песней, вы следите за тем, чтобы как-то не переборщить с мрачными тонами?
Эдмунд Шклярский: У нас мрачных тонов-то и нет, потому что такой задачи вообще не стояло. Есть какое-то мироощущение, от которого никуда не денешься. При этом мне всегда казалось, что наш герой – не нытик, а человек, преодолевающий препятствия. Да, он попадает в ситуацию, когда ему нечего терять. Но, когда у него уходит почва под ногами, он обретает что-то новое.
KM.RU: Ну, кризис, это либо конец, либо выход на новый уровень.
Эдмунд Шклярский: …и мы предпочитаем выход на новый уровень. Наш герой не опускает руки, а создает новые земли.
Марат Корчемный: В плане драматургии концерта у нас все, как у Шекспира. Сначала мы создаем трудности, потом их преодолеваем. И в тот момент, когда, кажется, уже полный крах, возникает катарсис и свет в конце тоннеля. На этом этапе, как правило, у нас идут две забойные финальные песни, которые возвращают нас к хэппи энду.
KM.RU: Вам часто пишут люди, которые хотели покончить с собой, но ваша музыка отвратила их от этого шага?
Эдмунд Шклярский: Мне кажется, это все-таки зависит от каждого конкретного человека. Он может найти терапевтический эффект в чем угодно – хоть в народной музыке, хоть в попсе. Так что никакой заслуги автора тут нет. Единственное, опять же, повторюсь: ушат оптимизма вряд ли вытащит человека из трудной ситуации. Поэтому нормальный психиатр сам должен быть немножко сумасшедшим.
Марат Корчемный: Важно еще то, в какой обстановке человек услышал ту или иную песню. Если в тот момент, когда он встретил любимую девушку, понятно, что такая музыка у него будет вызывать позитивные эмоции.
KM.RU: У вас очень образные и культурологически насыщенные тексты песен. Рок-музыканты, практикующие такой подход, вкладывают в это разный смысл. Борис Гребенщиков иронично жонглирует символами, группа “Пилот” искренне увлекается разными течениями, а “НОМ” все беспощадно высмеивает. А что в вашем случае?
Эдмунд Шклярский: Вообще, песни лежат, как бревна, в эмбриональном зачаточном состоянии. Их достаточно много. До какого-то времени они не развиваются по той простой причине, что ждут своего часа. Чтобы песня оформилась, должна возникнуть ось, на которую потом будет накручиваться некое замкнутое пространство, которое живет своей жизнью. Желательно, чтобы этот замысел был концептуальным. Поэтому многие песни, которые уже написаны, не вошли в наш последний альбом “Театр абсурда”. Тут важна реакция слушателей. Например, некоторые песни могут выпадать из программы, а такие вещи, как “Египтянин”, напротив, могли не крутиться на радио, но на концертах идут неизменно хорошо. А ведь она даже не планировалась в альбом! Такая совместная работа со слушателем все ставит на свои места. Так или иначе, проверка для любой группы – это концерт. Есть группы, которые хорошо записаны, но они выходят на сцену… и понятно, что – ничего. Есть и обратные примеры. В нашем случае жизнеспособность той или иной программы проверяется именно концертами.
KM.RU: Если вы в песнях используете образ того же Заратустры, насколько для вас на данный момент важна увлеченность его философией?
Эдмунд Шклярский: Книга Ницше “Так говорил Заратустра” попалась мне в довольно зрелом возрасте и довольно сильно дала по мозгам. Но, естественно, как и любая другая философия, это не манифест. Тот же Ницше просто давал пищу для размышлений, и чем больнее он колол, тем сильнее реакция была у читателя. Но это не нужно было воспринимать как прямое руководство к действию.
KM.RU: Меня очень порадовала ваша песня “Не в опере Венской”, где в любопытном контексте упомянут город Смоленск. Такие упоминания реальных мест в поэтическом тексте ведь не происходят случайно?
Эдмунд Шклярский: В принципе, в череде городов Смоленск занимает не самое плохое место. Собственно говоря, он тут вовсе и ни при чем (смеется). У Николая Заболоцкого есть стихотворение про Тарусу. Это бедной Марусе, которая родилась в этом городе, опротивели петухи да гуси, и она хочет побыстрее оттуда уехать. Поэтому когда мы ездим по стране, думаем, как же человек может жить в глубинке? Недавно мы вернулись из Финляндии, где ездили по маленьким деревушкам, где человек отнюдь себя не чувствует униженным и оскорбленным. А когда ты проезжаешь какие-нибудь города Сибири, видишь совершенно брошенных людей, которые норовят нас спросить: “Как вы вообще попали в нашу дыру?”.
Марат Корчемный: В той же Италии трудно встретить где-либо человека, который тебе скажет: “Вот, я живу в дыре”.
Эдмунд Шклярский: Хотя при этом он живет в маленькой деревушке. Так и здесь-то места шикарные! Земли у нас много, но на ней ютятся такие халупы, как в фильме Андрея Тарковского “Андрей Рублев”. И все такое же черно-белое! Как будто ничего и не изменилось.
Марат Корчемный: Мы ехали однажды поездом из Читы в Иркутск. Вокруг – безжизненная земля, на которой расположены полностью черные деревеньки. И домики – близко-близко друг к другу. Но ведь там же земли, как на Луне кратеров! Раздай ее – да еще и приплачивай людям, чтобы они ее возделывали…
Эдмунд Шклярский: Возвращаясь к песне “Не в опере Венской”. Она – о бедной девочке Марусе, которой в городе Таруса никак не реализоваться, и вообще нет никакого просвета.
KM.RU: Как ваши шикарные визуальные шоу на концертах взаимодействуют с образным рядом альбомом? Иллюстрируют, дополняют или открывают какие-то параллельные миры?
Эдмунд Шклярский: Если даже мы иллюстрируем песни, то все равно стремимся раздвигать границы. Стараемся оставлять место для каких-то новых измерений.
Марат Корчемный: В то же время, наши декорации – достаточно абстрактны, чтобы оставить человеку возможность самому решать, что он видит. Стараемся избегать прямого повторения текстов песен на экране и в игре актеров, потому что люди лучше нас знают, про что эти песни.
KM.RU: То есть богатая визуальная насыщенность концертов не ставит альбом в заведомо ущербное положение?
Эдмунд Шклярский: Мы посещали недавно “Стену” PinkFloyd. Вот там тебя захватывает настолько, что уже неважно, понимаешь ты или не понимаешь, что происходит. Но так, конечно, случается нечасто. Из того, что мне запомнилось, могу выделить концерт Питера Гэбриэла, который я смотрел по видео, и выступление Милен Фармер. Вот там все продумано до мелочей.
Марат Корчемный: Главное, чтобы это еще все работало! Только тогда это будет находить в зрителе какой-то внутренний резонанс. До сих пор есть много шоу, которые ты смотришь и понимаешь, что перед тобой какой-то кордебалет: у них своя жизнь, у тебя – своя. А есть такие гении и кудесники, которые знают, как сделать так, чтобы зритель все прочувствовал до мелочей. У нас тоже в начале тура обычно заявлено больше декораций, чем доезжает до конца, потому что некоторые вещи в проектах нам кажутся шикарными, а на концерте вообще никак не идут. А некоторые принимаются на ура сходу.
Эдмунд Шклярский: Например, у нас есть такой инструмент – циркулярная пила. Сначала она просто крутилась под какой-то звукоряд. При этом мы ощущали себя так, будто выступаем под фонограмму. Пришлось к этой пиле прицепить звукосниматель и заставить петь ее по-настоящему (смеется). Все предметы на сцене должны как-то жить.
KM.RU: Эстетика театра абсурда как-то повлияла на ваше сценическое пространство?
Эдмунд Шклярский: Да как-то не очень. В чистый театр нам все же уходить не хочется. Я видел несколько таких представлений, куда приглашались вспомогательные персонажи, но они обычно казались инородными. Поэтому даже если на нашем шоу играет посторонний, он все равно должен быть как-то вписан в общий контекст.
Марат Корчемный: Все равно у нас основной сюжет задается музыкой. И все моменты, когда появляются на сцене дополнительные персонажи, мы стараемся расчищать от музыки, чтобы одно другому не мешало. Тогда это работает.
KM.RU: Почему же вы тогда апеллируете к театру абсурда в вашем последнем альбоме? Может, вы увлекались французским театром абсурда как литературным направлением?
Эдмунд Шклярский: Нет, я не так много читал оттуда. Хотя “Лысая певица” Эжена Ионеско – вполне интересная пьеса. “Театр абсурда” привлекает нас, скорее, как словосочетание. Мы-то привыкли к абсурду нашей обыденной жизни. А если посмотреть на мир, в котором мы живем, он совершенно жуткий. Жутчайший – если говорить словами Аркадия Райкина. Фон, на котором развиваются события нашей жизни, апокалиптичный. Тем не менее, мы тут сидим с вами в кафе, беззаботно беседуем и тешимся. Чем не театр абсурда?
KM.RU: Католическое мировоззрение нашло отражение в вашем творчестве?
Эдмунд Шклярский: Наверное, нашло – как и все остальное, что ты впитывал в детстве – хочешь ты этого или не хочешь. Потому что полученная в этот период информация оказывается наиболее яркой. Для меня до сих пор цвет американской шариковой авторучки, которую я увидел впервые в жизни, казался каким-то волшебством. Я уж не говорю о джинсах, это было позже… Детям необходимы яркие цвета, а в советское время далеко не все игрушки были такими. Помню, мама мне привезла из Пскова коричневый троллейбус, и у меня этот город до последнего (пока мы не попали туда с концертами) ассоциировался с каким-то мраком. Поскольку детство у меня было, в основном, безоблачным (исключая эту игрушку), все эти яркие цвета падали у меня в какую-то копилку. Если говорить о песне “Египтянин”, то она у меня, возможно, ассоциируется с какими-то мультфильмами из детства. Что касается религии, то она присутствовала в моей жизни с самого рождения. Другое дело, что она была под покровом ночи, все было подпольно, поскольку в костел приходилось приходить с ощущением, что ты делаешь что-то противозаконное. Однако это как-то совершенно не мешало чистоте восприятия.
KM.RU: Ваше знаменитое паломничество в Польшу в 1991-м с целью посмотреть на Римского Папу было выражением религиозного чувства или же больше интересовало вас как некий процесс?
Эдмунд Шклярский: Безусловно, процесс. По крайней мере, интересно пройти пешком такое расстояние. А потом уж становится ясно, надо это было или не надо (смеется). Тогда у нас действительно было много времени, и мы с удовольствием воспользовались таким предложением.
KM.RU: А православие влияет на ваши песни? Например, несколько лет назад вы получили из рук иерархов РПЦ Знак святой Татьяны…
Эдмунд Шклярский: Если говорить о музыкальном плане, то мне бы было интереснее, если бы какие-то хоровые песнопения вклинивались в наш материал. Нечто подобное в свое время делала группа DeepForest.
Марат Корчемный: Сейчас в Питере был шикарный фестиваль православных песнопений! Надо было идти.
Эдмунд Шклярский: В остальном религия у меня ассоциируется с тишиной и покоем, как интимный процесс. Я далек от трибунного восприятия этих вопросов. Можно, в конце концов, заявлять о своей вере исподволь.
Марат Корчемный: Потому что человек всегда верит в то, до чего он сам дошел.
KM.RU: Эдмунд Мечиславович, а как повлияли на творчество “Пикника” ваши польские корни?
Эдмунд Шклярский: Мне вообще кажется, что знание любого языка (хоть монгольского) помимо того, на котором ты говоришь в повседневной жизни, необычайно расширяет мировосприятие человека. Например, в итальянском языке все слова женского рода, что дает знающему его русскому человеку неоднозначность восприятия. Если бы “Песняры” не пели на белорусском, у нас было бы совершенно другое восприятие их песен. Ты не понимаешь, но тебе все равно так милее. Если говорить обо мне, то в советское время я из польских журналов черпал ту информацию, которая в нашей стране была недоступной – про тех же сюрреалистов, “битлов” и проч.
KM.RU: Пробовали ли вы сочинять на польском?
Эдмунд Шклярский: Однажды мой двоюродный брат написал мне, что его польские знакомые хотят нам сделать там концерт. Мы хоть и подозревали, что ничего у них не получится, но чтобы сделать хоть какой-то шаг навстречу, записали две песни на польском, которые затем вошли бонусами в переиздание наших альбомов. А когда мы играли на польском альтернативном фестивале в “Сопоте”, нас просили петь по-русски. Так что опыт сочинения на польском – это, скорее, для себя.
KM.RU: Меня, кстати, очень удивило, когда вы перепели для проекта “Соль” “Любо, братцы, любо”. Это песня казаков, которые, как известно, с поляками враждовали…
Эдмунд Шклярский (смеется): Но песня-то хорошая! Мой взгляд на старые песни состоит в том, что неважно, в каком ты стане, главное, что душа у всех – одна. Поэтому в нашем новом альбоме “Три судьбы” мы взяли песни времен Гражданской войны – как белогвардейские, так и красноармейские. А “Три судьбы” потому, что человек один, а у него три лица. А третья судьба – это романсы.
KM.RU: То есть вы, прежде всего, искали какие-то точки соприкосновения и примирения?
Эдмунд Шклярский: Можно и не примиряться, но от этого все равно ничего не изменится, ибо корни все равно у всех одни. Разводят же людей обычно какие-то жизненные коллизии…
KM.RU: Знаю, что в песню из этого альбома “Течет река Волга” вы вживили “Псалом 90”.
Эдмунд Шклярский: Если некоторые песни исполнять в оригинальном виде, они окажутся вне нашего контекста. Поэтому здесь была взята мелодия, немного трансформированная в соответствии с нашим мироощущением. А псалом у нас раздольно льется над рекой. Он звучит там по латыни, еле слышно. Такие песни, как “То не вечер”, “Любо, братцы, любо” и “Ой, мороз, мороз” исполнялись нами во студенчестве, когда нас посылали в колхоз. Они хорошо поддаются раскладу на голоса, поэтому их появление в альбоме было предопределено. Также мне всегда нравилась “По долинам и по взгорьям”, и наша песня “Мы, как трепетные птицы” отчасти навеяна именно ей.
KM.RU: А о романсах что скажете?
Эдмунд Шклярский: Мне всегда нравилось, как их исполняет Федор Шаляпин. Какие-то слова пришлось убрать, что-то видоизменить. У нас они звучат с восточным уклоном – с дудуками и т. п.
KM.RU: Вам важно было сохранить в этих песнях изначальные эмоции или же вы подвергали этот материал трансофрмациям?
Эдмунд Шклярский: Если говорить о трансформациях, то, например, мы сделали два варианта песни “Полюшко-поле”. Один – в стиле LedZeppelin, а второй – в свинге. А вообще мы больше всего хотели сыграть эти песни так, чтобы не испортить. Например, меня раздражают многие современные переделки военных песен. Люди их поют как бы снисходительно, с ерничаньем. Меня это коробит.
KM.RU: Проблем с правообладателями у вас не возникало?
Эдмунд Шклярский: Мы ездили в Москву, со всеми договаривались. С удивлением узнали, что одним из правопреемников “Полюшка-поля” является спортивный комментатор Виктор Гусев, который регулярно ходит на наши концерты и, разумеется, дал нам разрешение без проблем. Легко было и с правопреемниками Марка Фрадкина…
KM.RU: А как вам каверы на ваше творчество? Например, “Алиса” “Ночь”?
Эдмунд Шклярский: Вполне в “алисовском” стиле. У каждого человека свой почерк. Те же “Запрещенные барабанщики” сделали “Ночь” так, что ее не узнать, но, тем не менее, по-своему. Мы это воспринимаем так: вот, нарисовали тебе портрет. Похож он, не похож, но тебе его подарили, и ты относишься к этому с пониманием.
KM.RU: Есть ли такие кавера, которые вас сильно цепляли и грели душу?
Марат Корчемный: Есть вещи, которые потом пошли в копилку – как это было с Вадимом Самойловым.
Эдмунд Шклярский: Из трибьюта у нас образовался долгоиграющий тандем, мы с Самойловым записали альбом и давали совместные концерты. В концерте “30 световых лет” Вадим Самойлов, кстати, тоже примет участие. Значит, это все было не напрасно. Если говорить о предстоящем концерте, то мы бы хотели, чтобы гости сменяли друг друга плавно. После “Вампирских песен” с Самойловым мы бы хотели органично перейти с исполненной с Вячеславом Бутусовым “Я пущенная стрела”. А Хелависе очень подойдет наша песня “От Кореи до Карелии”.
Марат Корчемный: На Украине у нас другой состав гостей. Олег Скрипка, к примеру.
KM.RU: Какие редкие песни исполнит на этих концертах непосредственно группа “Пикник”?
Марат Корчемный: Юбилейную программу собрать очень тяжело, поскольку у каждого из нас свои знаковые песни. Поэтому мы приняли решение какую-то часть материала просто дать цитатами (в “Интро” и т. п.).
KM.RU: Есть ли у вас песни, которые вы по каким-то причинам отказываетесь или не можете исполнять?
Эдмунд Шклярский: Бывают просто такие песни, которые никуда не вставить, хотя сыграть – не проблема. Должна быть драматургия, не допускающая никаких провалов.
Марат Корчемный: Для таких песен существуют специальные тематические концерты – например, в столичном ЦДХ.
Эдмунд Шклярский: А некоторые песни не очень хочется играть, например “Я иду по дну”. Без альбома они не имеют своей жизни.
KM.RU: Некоторые музыканты выпускают целые альбомы своих старых песен, переигранных заново. Как с этим у вас?
Марат Корчемный: Знаешь, перемастеренные альбомы Beatles даже у “битломанов” не вызывают особого интереса! А нам-то куда вообще тогда рыпаться? (смеется).
