Одна из самых любимых очаровательных советских актрис праздновала бы сегодня столетие, если жить было бы принято, как у библейских персонажей, 500-600- лет.
Людмила Целиковская появилась на экране в годы войны: она сыграла несколько очень легких, воздушных, радостных ролей.
Уже первые фильмы с ее участием “Антон Иванович сердится” и “Сердца четырех” сделали юное дарование любимицей народа.
Несмотря на дальнейшую богатую фильмографию, актрису помят именно по картинам 40-ых – она казалась самой прелестной девушкой Советского Союза.
К 30-и годам Людмила Васильевна успела трижды побывать замужем и развестись.
Брак с Юрием Месхиевым продержался год, с писателем Борисом Войтеховым – тоже незначительное время, с Михаилом Жаровым, в которого влюбилась без памяти и увела от жены – 5 лет.
Но она была настолько чиста и невинна, что разлучницей язык никак не повернется ее назвать. Вот как чистосердечно-недоуменно писала она отцу:
Я, конечно, понимаю, что с точки зрения общепринятой морали третий муж в 23 года — наверное, плохо, но я считаю, что лучше честно уходить, когда чувствуешь, что не любишь больше человека. И что гораздо хуже заводить романы „втихаря“
Но самым ее любимым супругом стал знаменитый архитектор Каро Алабян. Целиковская так и говорила:
Из всех супругов я любила больше всех именно Каро
И от него единственного родила сына.
Очень трогательное воспоминание осталось от нее о Борисе Пастернаке. Артистка вспоминает один из дней, когда писателя снова травили, устраивали митинги против него, несли плакаты “Долой „Доктора Живаго“!“, „Пастернаку не место среди советских писателей!“ и называли “лягушкой из переделкинского болота”.
Целиковская говорит – не выдержали с приятелем этой жестокости. Захватили огромную корзину белых и желтых нарциссов и помчались в Переделкино…
Ворота и калитка на даче у Бориса Леонидовича были наглухо закрыты. Долго кричали и стучались. Наконец где-то вдалеке дверь в доме открылась, и на пороге появился Борис Леонидович, одетый в плащ-палатку. Он долго всматривался, кто стучит, затем с возгласом „а, мои молодые друзья!“ поспешил к нам. Когда вошли в дом и развернули цветы, он взволнованно сказал: „Ну вот! Взошло солнце!“ И добавил: „Я, вы знаете, оказывается, превратился в оплот контрреволюции. Всякий, кто недоволен советской властью, врывается в мой дом, и я вынужден запираться на все замки“. Он был заметно растерян, подавлен и вместе с тем растроган нашим приездом. Мне даже показалось, что его глаза немного затуманились. К сожалению, это была наша последняя встреча
И смешное о Сталине:
Когда в 1945 году меня пригласили в Кремль на прием по случаю Победы, я увидела Сталина. Совершенно не похожего на того, которого знала по портретам и фотографиям: рыжеватый человек, в оспинах, сидел в торце стола, ел раков и плевал на пол. Вдруг поднял глаза, посмотрел на меня. Нет, он меня не узнал и не заметил, просто скользнул взглядом и опять принялся за раков. Но что в это мгновение переживала я! Одна моя подруга вернулась недавно из Иерусалима и рассказывала: “Ты себе не представляешь, что это за чувство, когда идешь по дороге, по которой когда-то ступал Он!” Вот что-то подобное было со мной тогда, в Кремле. Все внутри замерло, затрепетало — ну, Бог посмотрел!
