Подъезжая к дому Анатолия Алёшина, я испытывал двойственное чувство. С одной стороны, хотелось рассказать о выдающемся музыканте. С другой стороны, вести публичный разговор с человеком, которого знаешь не один год, странно. Мы прошли на кухню. Анатолий предложил кофе.
– Ну-с, молодой человек, о чём будем беседовать?
– Гламурных сплетен и историй из твоей частной жизни – не будет. Меня интересует твоя музыка. Вообще, Толя, я хотел, что бы ты сам рассказал о себе. А я потом с диктофона перепечатаю всё слово в слово.
– Халтурить изволите, батенька. Ну, ладно. Врубай свой диктофон. Сделаю за тебя твою работу. Да, не волнуйся ты так, мата не будет.
– Начнём с самого начала. Когда ты почувствовал тягу к музыке?
– Музыка пришла незваной гостьей, – рассказывает “КП” музыкант. – Когда я ещё был в таком, в нежном, детсадовском возрасте, вдруг открылся во мне музыкальный слух. И музыкальная воспитательница детского сада сказала моим родителям, что это будет преступление, если меня не отдадут учиться в музыкальную школу.
Ну, родители, люди законопослушные, воспитанные при Сталине, конечно, тут же меня потащили устраивать в музыкальную школу. Педагог прослушал меня, и сказал: «подходит». И посоветовал отдать меня учиться на фортепиано. Первый вопрос родителей – а сколько стоит фортепиано?
И когда мои родители узнали о цене этого инструмента, аж 400 рублей, а по тем временам это была просто астраномическая сумма, а к тому же еще мы жили в коммунальной квартире, и у нас была очень маленькая комната, поставить пианино было некуда, папа спросил – а подешевле чего-нибудь нет? Подешевле оказалась скрипка – 8 рублей. И, опять же, она на вырост покупается.
Сначала маленькая «восьмушечка», и легче спрятать на шкаф. Так что выбор мой был определен. И я был обречен. И начал я заниматься в этом семилетнем, нежном возрасте на скрипке, чем приводил в исступление соседей, и умилял родителей. Картина уморительная.
Анатолий Алёшин
– А дальше, что было?
– А дальше, восемь лет пролетели быстро, и я поступил в авиационный техникум.
– То есть ты не стал продолжать музыкальное образование? Почему?
– В музыкальном училище стипендия 20 рублей, а в авиационном техникуме – 40.
– Понял. Правда, когда я учился в музыкальном училище, стипендия у нас была уже 30 рублей.
– Ну-у! Тебе повезло! А у меня был прагматический подход. И когда я начал учиться, то искренне думал, что с музыкой покончено, потому что скрипка, натерла мне не только мозги, но и шею. Когда держишь скрипку подбородком, образуется мозоль на шее. Но, тем не менее, интерес к музыке у меня все-таки сохранился. И где-то после второго курса, поняв, что авиационные технологии и электроника меня не очень-то прельщают, моя учёба как-то плавно перетекла в занятия рок-музыкой. На это безобразие я подбил несколько своих соучеников, и мы создали первую группу. Там же, в техникуме.
– Репертуар, чей был?
– Ихний! В те годы свою музыку еще не было принято писать в рок-группах. Мы говорим о конце 60-х годов. И, конечно же, мы играли кавера на песни «Битлз», «Роллинг Стоунз». И это продолжалось до самой армии.
– А в армии ты участвовал в какой-нибудь самодеятельности?
– Там самодеятельность у нас поощрялась только с лопатой через плечо.
– То есть два года выкинуты из музыкальной жизни. Ну, а после армии?
– После армии, когда я вернулся, круг музыкальных друзей меня опять затянул. Это была такая очень тесная, дружная тусовка. Там Саша Градский был, Андрюша Макаревич. Это начало 70-х. Такое, знаешь, зарождение московского рок-движения. Саша Градский тогда уже организовал свою группу «Скоморохи», в которой играл небезызвестный Саша Буйнов. Кстати, он считался тогда лучшим рок-клавишником Москвы. Буйнов, действительно, очень хороший пианист. Макаревич с Кутиковым уже создали «Машину времени». Аккуратненькие такие мальчики из архитектурного института. Но буквально через год или два, как я вернулся из армии, вдруг началось какое-то странное шевеление в этой тусовке. Вдруг оттуда стали дергать музыкантов в так называемые вокально-инструментальные ансамбли.
– Которые создавались тогда в многочисленном количестве?
– Да, как прыщи после первого бритья на подбородке.
– Ну, ты и скажешь!!!
– Ну, а что? Это было время, когда организовались «Весёлые ребята», «Самоцветы». «Голубые гитары» в «Москонцерте». И туда стали подергивать музыкантов из рок-тусовок. Вот я знаю, что Саша Градский полгода в «Веселых ребятах» проработал. Заработал на аппаратуру и сбежал. Саша Лерман, мой товарищ еще по группе в авиационном техникуме, которая называлась «Ветры перемен», тоже пошел работать в «Веселые ребята». И буквально через полгода после него мне Саша Буйнов звонит и говорит: «Скорее приезжай на репетицию. Сейчас нам вокалист нужен». Я приехал. Прослушали. Взяли. И вот с 73-го по 79-й год я работал в «Веселых ребятах» в веселой компании с Сашей Барыкиным, с Сашей Буйновым, со Славой Малежиком, с Аллой Пугачевой. Такая была очень теплая, веселая компания.
– Я знаю, что «Весёлые ребята» на концертах исполняли иностранные песни на первоисточнике. Как вы обходили худсоветы?
– Так же, как и все. Единственным условием, при котором удавалось их обмануть, было то, что перед исполнением очередного забойного хита делался краткий устный перевод. «А сейчас мы исполним песню прогрессивного английского вокально-инструментального ансамбля «Лед Зеппелин». В песне поётся о тяжелой судьбе американских негров и о том, что они борются за свою свободу» Ну или что-то в этом роде. Вот так и проскакивали. А поскольку в худсовете сидели в основном представители рабочих и крестьян, то они ни слова не понимали по-английски. И сравнить вольный перевод с оригинальным текстом не могли. Тем более что и оригинальный текст был не очень-то оригинальный. Кто ж тогда знал английский язык?
– Так, далее был «Аракс». Как ты туда попал?
– Ну, мы были друзьями. Ходили друг к другу на репетиции, на концерты. Они к нам, мы к ним. На тот момент, сама по себе работа в «Весёлых ребятах», меня перестала увлекать. Образовался застой в репертуаре, с кем я мог переработать, я уже переработал. За границу я уже с ними съездил. Ну, что еще? Да, больше ничего. И вот я узнал, что «Аракс» ищет вокалиста. На тот момент там уже работал Сергей Беликов. Сережа очень самобытный, яркий певец.
Одно «У беды глаза зеленые» чего стоит. Это же великолепное исполнение. Лучше его трудно себе представить исполнителя. Но он все-таки лирик. А им нужен был более брутальный вокалист. Вот я и махнул в «Аракс». Группа Аракс “Блюз-разлука”
А там как раз всесоюзная слава, начала у них складываться, благодаря рок-опере Алексея Рыбникова «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты». Был выпущен двойной альбом, пользующийся колоссальным успехом. Ярлычок «рок-опера», конечно же, достаточно оригинальная на то время музыка. Да и на пластинке было написано – группа «Аракс». Все это вместе создало имидж рок-группы. Популярность стала расти, и мы начали ездить на гастроли.
– Ярлычок, лейбл на пластинке. Мне кажется этого не достаточно для мега-популярности «Аракс». Ведь вы были, пожалуй, самой востребованной группой в начале восьмидесятых годов в Союзе?
– Безусловно! Дело ещё и в высоком профессионализме участников группы. Вадим Голутвин, Тимур Мардалейшвили – это самобытные музыканты, гитаристы экстра-класса. Толя Абрамов – супер барабанщик. Таких просто нет. Я уж не говорю о Серёже Рудницом. Клавишник и аранжировщик от Бога.
Именно благодаря их мастерству «Аракс» долгое время сотрудничал с Юрием Антоновым, а также участвовали в записи музыки Александра Зацепина к телефильмам “31 июня” и “Узнай меня”.
«Аракс» приглашали на легендарный фестиваль “Весенние ритмы-80” в Тбилиси, но мы не поехали туда из-за гастролей, которых у нас в тот момент было очень много, и к тому же мы являлись артистами Московской областной филармонии. «Аракс» давал по три концерта в день, пятьдесят концертов в месяц и триста пятьдесят концертов в год. Но, наша преданность рок-н-роллу сыграла с нами злую шутку. Мы подавали свои произведения в хард- и арт-роковой форме и именно на это обратили внимание чиновники. За «Араксом» началась настоящая охота. И летом, 1982 года Министерство культуры издало приказ о расформировании группы. Приказ догнал нас в Харькове, и там наши концерты были отменены, а нам ничего не оставалось, как вернуться в Москву.Группа Аракс “Странная ночь”
– Вот отсюда поподробнее.
– Тот самый пресловутый худсовет никак не мог принять у нас сольную программу. Якобы имидж у группы был довольно скандальный. И чтобы не получить на свою голову шишек, они на всякий случай держали нас, так сказать, на растяжке. То есть, у нас не была принята сольная программа. И мы, как бы, полузаконно, ездили в каждую поездку. На нас оформляли разовые гастрольные документы. Для того, чтобы в любой момент, если возникала какая-то проблема, можно было откреститься: «они у нас даже и не работают». Ну, и вот, когда начались гонения на жанр, стали заказывать статьи. Сейчас заказывают людей, а раньше заказывали статьи, что, в принципе, равносильно гражданской смерти. И заказали статью. В Перми была критик.
– Почему была? Умерла?
– Да, некоторое время назад. Царствие ей небесное. Поэтому не хочу называть её фамилию. Говорят, она была хорошим, интересным человеком. Но… Статья была профессиональная, талантливая, но разгромная.
«Наш шоу-бизнес – это продюсерское явление. Суть его в том, что некогда хорошие музыканты, став продюсерами, набирают себе молодых «рабов»
Подписывайтесь на наши каналы и первыми узнавайте о главных новостях и важнейших событиях дня.
ДЗЕН Телеграм